Сезон закрыт: 8 лучших книг весны
Весна традиционно радует наших читателей приличным количеством украиноязычных книг - чаще все же переводных, но и то уже что-то. Этот год также не стал исключением: отгремел - а он действительно кипел и гремел - "Книжный Арсенал", и в магазины поступили книги, пропустить и не прочитать которые представляется как минимум опрометчивым и безответственным.
Нынешняя подборка лучших книг весны исключительная, потому что здесь впервые убедительно доминирует продукция именно украинского книгоиздания: перевод важных и по-своему этапных книг с польского и чешского, итальянского и шведского. Одна - русскоязычная, но издана таки нашими, хотя и она нон-фикшн такого класса, что ее необходимо читать на любом языке. Одним словом, прогресс на лицо. Можно немного и порадоваться.
Приятного вам чтения! 1. Яцек Денель, "Сатурн" (Комора, 2015, пер. А. Бондаря).
"Когда б вы знали, из какого сора...» - эти слова Ахматовой идеально подходят роману Денеля: растерзанный историями трех рассказчиков текст, который не просто не расползается, а чем дальше, тем крепче сшивается нитками судьбы трех героев, которые ни порвать, ни распутать сил нет: художника Франциско Гойя, его сына Хавьера и внука Мариано. Роману, где уродство и вызов природе становятся маркерами подлинности, а искусство рождается из чего-то, но только не из чистого романтического вдохновения, и, родившись, оправдывает собой все ужасные условия своего возникновения. Или нет?
Старый больной человек, тиран и самодур, но гений и "поцелованный богом" (или кем-то другим), который входит в художественную силу лишь ценой необратимой потери связей с миром и ближними; его сын, забитый и закрытый, полный ненависти и подавленный большим талантом (наследственность, что делать); его внук, бледная копия деда, высокомерный и глупый парень, но тоже - Гойя. И дом, где они так мучают друг друга, как могут мучить только те, кто невероятно любит.
И правда, которая здесь ни за кем конкретно: она сияет (или темнеет) в зазорах и оговорках, не в словах, а в действиях - и страстях, которые и создали, но и отравили всю жизнь. Испания начала XIX века, которая стоит на пороге современности, и люди, не способные справиться с нашествием архаичности. Так мог бы писать Достоевский об английском викторианстве - и такой могла бы выйти "Кайдашева семья" из-под пера, скажем, Жоржа Батая.
"Черные картины из жизни мужчин семьи Гойя" - этот подзаголовок, на самом деле, мало что объясняет. Тайна авторства великого цикла, как и "наследственные" сексуальные предпочтения, здесь только одна из сторон повествования. Ведь суть в том, что тот, кто хочет преодолеть Дракона (то бишь - Сатурна), и сам должен им стать. Великая и ужасная сила искусства, которую оценивать категориями гуманизма просто нет возможности.
Перевод Андрея Бондаря, издательство Оксаны Забужко, сам 35-летний Денель - надежда (хотя уже давно оправданная) новой польской литературы, автор уже семи книг прозы: не прочитать этот роман у вас нет никаких оснований. Поэтому прочитайте. Одна из главных переводных книг года, здесь и к бабке - а Гойя любил зрелых женщин - не ходи.
2. Дэвид Кроненберг, "Употреблено" (Corpus, 2015, пер. Л. Тронин).
Никогда не знаешь, откуда придет хорошая - вот действительно хорошая - проза: давно культовый, хотя и несколько отодвинутый в тень американский режиссер написал свой первый роман. И написал так, что только удивляйся: сильно, стильно, с невероятным азартом, когда феерический сюжет опирается на прочную композицию, ничего не провисает и все на месте - как не кино сорок лет снимал, а в романном искусстве ежедневно упражнялся. Высоколобый нуар-хоррор, блестящий иронический выпад в сторону мейнстрима, но и "серьезной литературы" также, драма человечности в мире, таких слов уже никто и не вспомнит - называйте, как хотите, но история еще та. Натан и Наоми - журналисты нового времени, к тому же любовники, которые, работая за тысячи километров друг от друга, иногда пересекаются в гостиницах, чтобы снова разъехаться; вокруг интеллектуальная хипстота, да. А диспозиция сил такова: он - в Будапеште и исследует новые методы лечения рака груди, переспал с умирающей женщиной и что-то подхватил; она - в Париже и находит в холодильнике объеденные останки известной женщины-философа. Очевидно, эти, на первый взгляд космически далекие, сюжетные линии должны сойтись, но как-то надо прочитать и попытаться не сойти с ума. От наслаждения, очевидно.
Режиссеры не впервые пробуют себя в литературе: когда-то неплохо получилось у Альмодовара, несколько хуже - у Гринуэя, но Кроненберг стоит особняком, эту прозу даже трудно с чем-то сравнить. Хотя... Вы видели "Автокатастрофа", "Обед нагишом" и "Видеодром"? Да? Ну это оно все вместе (конспирология плюс сексуальные девиации плюс телесные мутации помноженные на нервозность стиля), просто каким-то чудом написанное - пугающе волшебный Кроненберг во всей красе. Теперь бы экранизировать.
3. Эльфрида Елинек, "Смерть и дева" (Черновцы Книги ХХ, 2015, пер. А. Григоренко).
Далеко не центральный текст - даже без "Пианистки", "Михаэля", "Любовницы" и "Детей мертвых" - австрийской нобелиатки, который вполне можно рекомендовать, как "вступление в тему", написанный совсем недавно - только между 1999-м и 2003 годами. Более того: со временем может выясниться, что Елинек ничего более меткого, лучше выстроенного и - что не менее важно - понятного для широких масс на тему гендерных отношений не написала. А может, и вообще, со времен последних страстных феминистских манифестов 1970-1980-х ничего более "правильного" с точки зрения эмоции и подачи не создано.
Пять драм о пяти принцессах - как реальных (та же Леди Ди), так и сказочных, известных с детства - Белоснежке, Спящей красавице, Розамунде. Но также и культурно-литературных: среди героинь можно найти культовых писательниц Ингеборг Бахман и Сильвию Платт. Другая составляющая - смерть: принцессы так или иначе скоро погибают (или уже мертвы и говорят оттуда ), и причиной того являются мужчины. Белоснежку убивает охотник (на самом деле - насилует, и не он - а патриархальное общество); Спящая красавица обречена после того самого поцелуя, который отнюдь не пробуждает к жизни (да и была ли она вообще?); Розамунда теряет "право голоса" и, по сути, также умирает для мира, лишенная возможности быть субъектом коммуникации. Что там о принцессе Диане говорить.
Не столько феминистические высказывания, сколько настоящие "тихие" драмы - скорее "для чтения", но и ставят их "на ура": не исключено, что Елинек значительно лучший драматург, чем прозаик. Обращаясь к культурному багажу Европы, автор просто показывает "как все было на самом деле": "прогрессивная" часть мира прячет на дне совсем не привлекательные вещи, и пусть женщины у австрийки не только молчаливые жертвы-дивы, но мужчины точно "с фигой в кармане". Нелестно и несколько с перегибами, но сильно и для читателя некомфортно. Прекрасные, кстати, рекомендации для книги.
4. Петр Шабах, "Говно горит" (Темпора, 2015, пер. Т. Окопная).
Под одной обложкой на самом деле два сборника: собственно "Говно горит", состоящий из двух повестей и одного рассказа, и первая шабаховая книга "Как потопить Австралию" - она представлена ровно половиной (лучшей), рассказом "шакальи годы". В последнем - о социалистической (душной, но с дистанции лет уж элегически-ностальгической) Праге где-то 1950-1960-х, где жизнь одного тихого квартала нарушается появлением сорвиголовы по кличке Бейби, ночным кошмаром родителей и объектом восхищения младшего поколения - и уже здесь все признаки фирменного стиля чеха на лицо: герой-бунтарь, мириады историй-басен-анекдотов вокруг сюжета, которого вообще может и не быть, легкая ироничность и сразу улавливаемыми атмосфера - когда вроде проклятый социализм, но молодость, и поэтому все можно. Чешский Холден Колфилд, но не только.
В титульной же сборнике львиная доля внимания уделена мужским и женским делам, но не по гендерным позициям, а с точки зрения, так сказать, вечности. Ну и онтологичности тоже: деды в пабе спорят о гипотетическом рост медведя, девочка хочет быть мальчиком, но, понаблюдав день за мужской частью семьи, все же передумывает, плюс - чистая тебе love-story о Нем и Ей, которая, несмотря на это доходит до совершенно неочевидных для такого жанра выводов.
Почти синхронно с выходом книги Шабаха появилась еще одна знаковая книга еще одного важного чеха - это "Европеана" Патрика Оуржедника, вполне авангардная, "несколько" обо всем веке и даже больше. Но почему-то упорно кажется, что манера и способ, который организует свой материал автор "Говно горит", сейчас у нас больше актуально. Живая рефлексия о том, как мы стали такими, какими есть сейчас, и кем мы вообще задуманы изначально, - такое, честно говоря, всегда нужно. А нам сегодня - и подавно.
5. Сельма Лагерлеф, "Сага о Ести Берлинге" (Издательство Жупанского, 2015, пер. А. Сенюк).
Первый роман великой шведки, написанный еще в конце позапрошлого века, - до всемирного "Чудесного путешествия Нильса с дикими гусями" и "Троллей и людей". Перед нами не столько реалистичная сага в классическом понимании - масштаб, социальный фон, маленькие люди на фоне исторических катаклизмов, сколько начало того, что 60 лет спустя на другом континенте назовут "магическим реализмом".
Еста Берлинг - в прошлом священник, заключает сделку с дьяволом, и главное условие там - перманентное празднование жизни, с попойками, женщинами и бессмысленность, которая включает: шведская ответ геттовскому "Фаусту", но с существенными идеологическими различиями. Очевидно, Ести через некоторое время это все надоест, и нужно будет искать новые пути, а так как госпожа Сельма была человеком сильно религиозным, то и выход найдется подходящий: любовь, которая преодолевает все. Не вульгарно и по предписаниям, а искренняя по необходимости. "Воспитание чувств", но скорее очень смелый и даже сегодня свежий роман о радости от жизни, которую можно найти действительно во многом. Плюс - прекрасный образец того, как на базе пусть порой скучной социальности можно написать вполне внеидеологический (христианство здесь все же не догматическое) и уже тем важный роман.
"Сага" Лагерлеф - с дистанции в века - выглядит значительно симпатичнее и искренней, чем ее более поздние исторические "гроссбухи": как то трилогия о Левеншельде и тоскливый, почти совсем забытый "Иерусалим". Не зря атмосферу этого романа так легко распознать, например, в "Хоббите" Толкиена. Неожиданная, но уместная параллель.
6. Элайза Гренвилл, "Гретель и тьма" (Phantom press, 2015, пер. Ш. Мартыновой).
Роман-лента Мебиуса, текст с ощутимым постмодернистским привкусом, но штучность здесь не перекрывает живых - и часто очень болезненных - эмоций: две истории, два временных пласта, две девушки и общая, невозможно густая, темная атмосфера, которая создает в конце эффект того вечного перетекания одного в другое, сначала мнимого и фантастического, но с количеством прочитанных страниц - все более реального и судьбоносного. Когда темные сказки и древние мифы воскресают, чтобы впустить тьму в свет и заявить на него свои права.
Вена, 1899 год, доктор Бройер - друг и учитель Фрейда - начинает заниматься психоанализом с загадочной девушкой Лили, "чистым листом", "человеком ниоткуда", покрытой синяками и с полной амнезией. Германия, много десятилетий спустя. Маленькая Криста почти не видит отца, который работает в "зоопарке", и проводит все время с няней, которая рассказывает ей жуткие истории, а она рассказывает их своей кукле. Лили подружится с помощником врача Беньямином, чтобы попытаться извлечь из себя исконный мрак; Криста, уже почти затянутая на дно бездны, познакомится с Даниилом, чтобы попытаться спасти всех, придумывая все новые и все более странные сказки, создавая таким образом ужас вокруг. И что из того страшнее - уголки иррационального сознания или его прорывы в реальность - еще предстоит увидеть.
О силе фантазии, но и ее опасности: истории, которые спасают, и истории, которые убивают. "Гретель и тьма" (все слова в названии важные) - не столько еще один роман о Холокосте (так мог бы переписать братьев Гримм Джонатан Литтелл, и похожим образом написан "Ольшаный король" Турнье), сколько факт настоящей литературы - той, которая не делает нас лучше, но которую невозможно забыть. Кстати, прекрасный контрапункт к Елинек. 7. Анджела Нанетт, "Мой дедушка был черешней" (Издательство Старого Льва, 2015, пер. А. Маслюха). У нас много получается первосортной детской - и подростковой также - литературы, но случаются и громкие шедевры, книги-на-все-времена, которые сразу надо покупать "про запас": себе, будущим детям, детям детей, детям друзей. Всем. Книга итальянки Нанетт - именно тот случай. Парень Тонино растет с родителями, рядом живут папины - "городские" - дедушка с бабушкой, а за городом - мамины, сельские. И именно для украинского читателя это очень понятная история: идиллия жизни "на природе", с семейными легендами и традициями, бытом и ритуалами, особой приветливостью и специфическим - гармоничным, все примирительным - типом чувственности. Там Тонино встретится впервые со Смертью: сначала бабушкиной, затем дедушкиной. Но до того, как, собственно, "стать черешней", милый и мудрый Оттавиано научит внука жить с такими вещами - и не просто мириться с трагическими обстоятельствами, а видеть их суть: что семья - это преемственность и верная опора, люди не вечны, но это не беда, потому что смерть - только начало, если вас есть кому помнить. И после физической смерти каждый может превратиться в то, что он больше всего любил при жизни. Очень опасная - из-за потенциальной возможности завалиться в махровый сентиментализм - история проходит все подводные камни дурного вкуса легко и непринужденно, так, что под конец - сколько ни держись - горло буквально захватывает. От настоящей радости, конечно. Хороший перевод Андрея Маслюха, прекрасные - хоть бери и обои на все комнаты из них делай - иллюстрации Анастасии Стефурак, в общих рекомендациях - Национальная премия Андерсена лучшим детским писателям мира. Но главное - сам текст в правильно найденной и воссозданной интонации, которая и делает половину дела в таких историях: "Бабушка говорила, что дедушка был красивым парнем в деревне и что ей пришлось изрядно попотеть, пока он таки попался на ее удочку. Но она, возможно, немного и преувеличивала, потому что любила его так сильно, что это было видно и до сих пор". Что скажешь - роскошно. 8. Алексей Толочко, "Очерки начальной Руси" (Laurus, 2015). Это единственный нон-фикшн, о котором мы здесь пишем, но такой, что ему и первую страницу в престижном издании не грех выделить. И выделят, и напишут, и будет громкая дискуссия, потому что перед нами революционная вещь, с самым взрывным потенциалом и долговременным - на десятилетия вперед - эффектом. И пусть слово "очерки" никого не введет в заблуждение: нам представили самое настоящее "окончательное высказывание" и "закрытие темы", не меньше. И о чем! О давней Руси - одна из наиболее идеологизированных, спрофанированных и вымазанных не слишком опрятными лжеисследователями и излишне ревностными блюстителями "прошлого" тем из всех существующих в общественном сознании. О Руси не легендарной и без всяких братьев и сестер. О византийско-русской дипломатии и призрачном "пути из варяг в греки", о "приходе" княжеской династии и конспирологические-мифического "русского каганата", о путешествии и свидетельстве Ибн Фадлана и о "невероятных приключениях русов в Константинополе". Наконец, о "Повести временных лет" - грандиозной авантюре, которая в перспективе породила всю русистику, сразу же сведя ее в заблуждение, а та не сильно и протестовала. То есть о Руси, которой она была или хотя бы могла быть: "наша" ранняя история без брома и осанны, но с тем повествовательным азартом, который не оставляет шансов оторваться от чтения. Но не менее важным, чем эти сногсшибательные и разрушающие закостенелые псевдонаучные схемы, есть здесь достойное отдельного разговора и совершенно писательское, а именно: Толочко - блестящий и первостепенный стилист, ироничный и исключительно педантичный ученый, точный в словах и образцовый в формулировках. Так мог бы писать Моммзен, если бы меньше придумывал, был лапидарнишим и равнялся на Бивора и Ле Гоффа. Едва ли не в первую очередь нынешний книжный год должен запомниться нам именно этим изданием. И даже не думайте сомневаться. Чистая правда.